— А… премьер-министр, — Корнелиус Фадж шагнул вперёд и протянул руку для рукопожатия. — Рад вас снова видеть.
Премьер- министр не мог ответить ему тем же, поэтому предпочёл промолчать. Он совершенно не был рад видеть Фаджа, чьи нерегулярные появления, выводившие из равновесия сами по себе, в большинстве случаев означали наличие дурных новостей. К тому же Фадж был явно чем-то встревожен. Он похудел, полысел, в волосах прибавилось седины, а на лице — морщин. Премьер-министру случалось видеть политиков в таком состоянии, и всегда это было не к добру.
— Чем могу помочь? — спросил он, кратко пожимая Фаджу руку и указывая гостю на самое жёсткое кресло за столом.
— Даже не знаю, с чего начать, — пробормотал Фадж. Он выдвинул кресло, уселся и положил свой зелёный котелок на колени. — Ну и неделька, ну и неделька…
— Что, и у вас тоже? — сухо спросил премьер-министр, надеясь дать этим понять, что у него и без помощи Фаджа забот полон рот.
— Разумеется, — Фадж устало потёр глаза и мрачно посмотрел на премьер-министра. — У меня была та же самая неделя, что и у вас, премьер-министр. Брокдейлский мост… убийства Боунс и Вэнс… уж не говоря про тарарам на юго-западе…
— Вы… э… ваши… то есть, хотите сказать, что кто-то из ваших людей причастен… причастен ко всем этим… к этим событиям?
Фадж угрюмо уставился на премьер-министра.
— Конечно причастны, — сказал он. — Наверняка вы уже и сами поняли, в чём тут дело?
— Я… — премьер-министр запнулся в нерешительности.
Именно из-за этого он так и не любил визиты Фаджа. В конце концов, он был премьер-министром, и ему не нравилось, когда его заставляли чувствовать себя несмышлёным школьником. Впрочем, так было всегда, с первой встречи с Фаджем, в его первый премьер-министерский вечер. Он помнил всё так, словно это было вчера, и понимал, что это воспоминание не оставит его до конца его дней.
Он стоял тогда один в этом же самом кабинете, наслаждался триумфом, к которому шёл столько лет, о котором так мечтал, как вдруг у себя за спиной он услышал покашливание, точь-в-точь как сегодня, и, обернувшись, услышал, как маленький уродливый портрет говорит ему, что министр магии прибудет, чтобы лично познакомиться с ним.
Разумеется, он подумал, что долгая избирательная кампания и перенапряжение, связанное с выборами, сказались на его рассудке. Он жутко испугался того, что с ним разговаривает портрет, но это были лишь цветочки по сравнению с тем, что он пережил, когда из камина выскочил незваный волшебник и пожал ему руку. Он и слова не мог вымолвить, пока Фадж вежливо объяснял ему, что по всему миру до сих пор секретно живут волшебники и волшебницы, и заверял, что ему не стоит об этом беспокоиться, поскольку Министерство магии отвечает за сообщество волшебников и следит, чтобы до не-магического населения и слуху о нём не долетало. Как сказал Фадж, дело это непростое, включающее всё, начиная от контроля за ответственным использованием мётел и заканчивая регулированием популяции драконов (в этот момент премьер-министр, помнится, схватился за стол, чтобы не упасть). Фадж тогда так по-отечески похлопал по плечу всё ещё онемевшего премьер-министра.
— Волноваться не о чем, — сказал он, — надо думать, вы меня больше никогда не увидите. Я побеспокою вас лишь в том случае, если с нашей стороны произойдёт что-то действительно серьёзное, такое, что может как-то повлиять на магглов — я хочу сказать, на немагическое население. Словом, живите, как живёте. А я должен признать, вы держитесь гораздо лучше вашего предшественника. Тот пытался выкинуть меня в окно, решив, что меня подослали его противники, чтобы разыграть.
В этот момент премьер-министр наконец-то обрёл голос.
— Так вы, значит не… не разыгрываете меня?
Это было его последней отчаянной надеждой.
— Нет, — спокойно ответил Фадж. — Боюсь, что нет. Смотрите.
И он превратил чашку премьер-министра в песчаную крысу.
— Но, — чуть слышно произнёс премьер-министр, наблюдая за тем, как бывшая чашка жуёт уголок его новой речи, — но почему… почему мне никто не сказал?…
— Министр магии раскрывается только действующему премьер-министру магглов, — ответил Фадж, засовывая свою палочку за полу пиджака. — Мы полагаем, что это лучший способ сохранить всё в тайне.
— Почему же тогда, — простонал премьер-министр, — предыдущий премьер-министр не предупредил меня?
Фадж рассмеялся.
— Мой дорогой премьер-министр, а вы сами-то кому-нибудь расскажете?
Продолжая тихо посмеиваться, Фадж бросил в камин какой-то порошок, шагнул в изумрудное пламя и со свистом исчез. Премьер-министр стоял неподвижно, понимая, что, пока он жив, ни одна живая душа не узнает об этом случае, потому что никто в целом мире ни за что ему не поверит.
Потрясение понемногу утихало. Некоторое время он пытался убедить себя, что Фадж это всего лишь галлюцинация, вызванная недосыпанием во время изматывающей предвыборной кампании. В тщетной попытке избавиться от всего, что напоминало бы о неприятном событии, он подарил крысу племяннице (та была в восторге), а личному секретарю поручил снять портрет уродливого коротышки, возвестившего о визите Фаджа. Однако, к ужасу премьер-министра, убрать портрет оказалось невозможно. После того, как несколько плотников, один или два строителя, историк живописи и канцлер казначейства безуспешно пытались отодрать его от стены, премьер-министр оставил попытки в надежде, что за время его пребывания в этом кабинете эта штука не сдвинется с места и не издаст ни звука. Он мог поклясться, что время от времени видел краем глаза, как обитатель картины зевал или почёсывал нос, а раз или два просто уходил с картины, оставляя после себя лишь грязно-коричневый холст. Тем не менее, он заставлял себя не смотреть на картину слишком часто, и каждый раз, когда случалось что-то подобное, уверял себя, что это всего лишь игра его воображения.